Элегия, Исай Добровейн
Elégie par I. Dobroven
Москва, П. Юргенсон, 1917
Старинные ноты для фортепиано
Элегия, Исай Добровейн, посвящается Ольге Александровне Семеновой
Москва, издание Юргенсона (№ 37163), выпуск между февралём и октябрём 1917 года.
Пронзительная пьеса пронзительного времени — издана в трагическом «провале» между двумя революциями 1917 года. Эпиграф Льва Кунина передаёт и характер музыки, и атмосферу той эпохи:
Если в комнате свит полумрак,
И томится рыданьем рояль,
Мне так грустно, так больно, так жаль...
Слёз ли счастья мне хочется так.
Исай Александрович Добровейн — забытый российский пианист революционных времён — известен историческим эпизодом из жизни Ленина: в 1920 году писатель Максим Горький, принимая в гостях Председателя Совета Народных Комиссаров РСФСР, пригласил и своего старого друга-музыканта; Добровейн играл Шопена и Бетховена. Этот случай Горький впоследствии описал в своём литературном очерке «В. И. Ленин»:
«Как-то вечером, в Москве, на квартире Е. П. Пешковой, Ленин, слушая сонаты Бетховена в исполнении Исая Добровейн, сказал:
— Ничего не знаю лучше «Appassionata», готов слушать её каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка. Я всегда с гордостью, может быть, наивной, детской, думаю: вот какие чудеса могут делать люди, — и, прищурясь, усмехаясь, он прибавил невесело: — Но часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головке никого нельзя — руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы, в идеале, против всякого насилия над людьми. Гм-м, — должность адски трудная».
В фильме «Аппассионата» — шедевре советского кино, снятом в 1963 году по мотивам этих событий, — Ленин (актёр Борис Смирнов), слушая игру Добровейна (актёр-пианист Рудольф Керер), мысленно произносит интересный текст, гипотетически полемизируя с фантастом Гербертом Уэллсом. Однако, скорее всего, эти довольно сентиментальные (чуждые ленинскому стилю) фразы — плод фантазии авторов фильма, а не самого Ленина:
«Нет, мистер Уэллс, будущее — это не симфония ужаса и мрака, будущее — это Бетховен! Через борьбу и страдание — к радости. Как это верно! Конечно, будущее — это не война миров, не битва хищников с планеты Марс. Ближайшее будущее — это очистительный огонь освободительного движения, свет в Африке, Индии, Китае, во всём мире. И, конечно, конечно — Человек... Какой великан Бетховен! И какая задача — музыкой высекать искры из сердец!».
Интересно, что много лет спустя Добровейн в своих мемуарах почему-то написал, что в тот вечер играл «Патетическую» сонату (а не «Аппассионату», как у Горького). Однако, весьма сомнительно, чтобы Максим Горький перепутал названия, ведь очерк был написан всего лишь спустя четыре года (1924) после этого домашнего концерта (1920). Более вероятна старческая забывчивость Добровейна — ведь к моменту его воспоминаний прошло уже несколько десятилетий, проведённых в норвежской (!) эмиграции. Кроме того, вполне возможно, что пианист играл обе сонаты; тем более, что в техническом плане после «Аппассионаты» сыграть «Патетическую» — это всё равно, что после подъёма тяжёлой штанги перейти к лёгким гантелям.
