Сонатины Клементи, редакция Леберт
Sonatines, Clementi (Lebert), с дополнениями облегчённой игры для маленьких детских рук
Москва, А. Гутхейль, 1877—1896
Старинные ноты для фортепиано
Сонатины, Муцио Клементи, опус 36 (Шесть сонатин, редакция Леберт)
Москва, издатель Александр Гутхейль (№ 4198), поставщик Двора Его Императорского Величества и комиссионер Императорских театров, Кузнецкий мост, дом Юнкера № 10, выпуск 1877—1896 гг.
О сонатинах Клементи, кажется, лучше всех написал Виктор Голявкин — автор замечательной повести «Мой добрый папа», действие которой разворачивается в июне 1941 года и во время Великой Отечественной войны (22 июня 1941—9 мая 1945). Мальчик Петя попадает в классическую ситуацию каждого ученика музыкальной школы — вынужден разучивать Клементи в то время, когда друзья играют во дворе; в шедевре советского кино — фильме «Мой добрый папа» (Ленфильм, 1970) звучит первая до-мажорная сонатина с замечательными вариациями Андрея Петрова. Затем начинается война, отец мальчика погибает на фронте, а Клементи становится одним из символов счастливой мирной жизни и беззаботного довоенного детства.
«Я никогда не хочу обедать. Мне так хорошо во дворе играть! Я всю жизнь бы во дворе играл. И никогда не обедал бы. Я совсем не люблю борщ с капустой. И вообще я суп не люблю. И кашу я не люблю. И котлеты тоже не очень люблю. Я люблю абрикосы. Вы ели абрикосы? Я так люблю абрикосы! Но вот мама зовёт меня есть борщ, мне приходится всё бросать... Нет, борщ всё-таки я могу съесть. И котлеты я тоже съедаю. Виноград-то я ем с удовольствием! Тогда и сажают меня за рояль. Пожалуй, я съел бы ещё раз борщ. Только бы не играть на рояле.
— Ах, Клементи, Клементи, — говорит мама. — Счастье играть Клементи!
— Клементи, Клементи! — говорит папа. — Прекрасная сонатина Клементи! Я в детстве играл сонатину Клементи.
Папа мой — музыкант. Он даже сам сочиняет музыку. Зато раньше он был военный. Он был командиром конников. Он скакал на коне совсем рядом с Чапаевым. Он носил папаху со звездой. Я видел папину шашку. Она здесь, у нас в сундуке. Эта шашка такая огромная! И такая тяжёлая! Её даже трудно в руках держать, не то что махать во все стороны. Эх, был бы папа военный! Весь в ремнях. Кобура на боку. На другом боку шашка. Звезда на фуражке. Папа ездил бы на коне. А я шёл бы с ним рядом. Все мне бы завидовали! Вон, смотрите, какой Петин папа.
Но папа любит Клементи.
А я не люблю... Что мне Клементи!
Я играю. И спрашиваю:
— Не хватит?
— Играй ещё, — говорит мама.
— Играй, играй, — говорит папа.
Я играю, а брат сидит на полу и смеётся...
Папа с мамой слушают, как я играю.
— Ну, всё, — говорю я, — всё сыграл.
— Ещё разик, — просит папа.
— Больше не буду, — говорю я.
— Ну пожалуйста, — говорит мама.
— Не буду, — говорю я, — не буду!
— Ты смотри мне! — говорит папа.
Я пробую встать. Убираю ноты.
— Я сотру тебя в порошок! — кричит папа.
— Не надо так, — говорит мама.
Папа волнуется:
— Я учился… я играл в день по пять-шесть часов, сразу после Гражданской войны. Я трудился! А он?.. Я его в порошок сотру!
Но я-то знал! Он меня не сотрёт в порошок. Он так всегда говорит, когда злится. Он даже маме так говорит. Как может он нас в порошок стереть? Тем более что он наш папа.
— Не буду играть, — говорю я, — и всё!
— Посмотрим, — говорит папа.
— Пожалуйста, — говорю я.
— Посмотрим, — говорит папа.
В третий раз я играю Клементи...»
(Виктор Голявкин. «Мой добрый папа»)
Превосходное классическое издание Гутхейля «I. B. Clementi. Six Sonatines», кажется, состоит в статусе особой исключительности. Как и полагается настоящему шедевру, на обложке допущена интересная ошибка: сам маэстро Клементи был бы очень удивлён, увидев свою фамилию с инициалами «I. B.» вместо правильного «М.» (а ведь мы все знаем, что великого композитора звали Муцио).
Возможно, ошибка произошла в литографии Гроссе (Мыльников переулок, Москва, собственный дом): художник-гравёр изобразил неправильные инициалы, полагая, что «Клементи — итальянец, а итальянцы — они же почти все с именами Джованни Баттиста (Giovanni Battista)», вот и получился необычный Клементи с чужим именем. Почему «I. [И]» (ещё одна ошибка)? — наверное потому, что в эпоху старой русской орфографии итальянское «Giovanni» переводилось как Johann—«Iоаннъ» («Иоанн»). В данном случае гравёр ещё и перепутал латинское «J» с русским «I [i]» — на это указывает то, что такая же неточность допущена им внизу в сведениях об издателях: «A. Iohansen» вместо правильного «A. Johansen».
