Вальсы Николая Зубова
в изданиях: Юлий Генрих Циммерман и «Музыкальный мир» (Санкт-Петербург), 1898—1899
Вальс памяти Пушкина «Скорбная лира»
В честь столетнего юбилея великого русского поэта, 1899
Столичная жизнь
Residenzleben
Второе болеро
Deuxième bolero, nouvelle valse espagnole
Старинные ноты для фортепиано
Памяти великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина
Скорбная лира, вальс, Н. В. Зубов, опус 51
Санкт-Петербург, издатель Юлий Генрих Циммерман (№ 982), выпуск 1899 года.
Столичная жизнь, вальс, Н. Зубов, опус 22, посвящается Алексею Львовичу Батюшкову
Санкт-Петербург, собственность издателя Юлий Генрих Циммерман (№ 2444), в составе «Альбома новых вальсов», дозволено цензурой 8 октября 1898 года.
Второе болеро, новый «испанский» вальс, Н. Зубов, опус 50, посвящается госпоже Александрине и господину Петру Рербергу
Санкт-Петербург, издательство «Музыкальный мир» (№ А. 4 Ф.), Большая Морская, 21, дозволено цензурой 12 декабря 1898 года.
«Скорбная лира», памяти Пушкина
Автор пьесы (написанной к столетию великого поэта) просто и талантливо создал прекрасную музыку, стилизованную в манере старинного вальса пушкинских времён (начала XIX века).
Интересно, что забытый сегодня русский композитор Н. В. Зубов был пианистом-любителем с феноменальными способностями. Николай Владимирович играл на рояле по слуху и сочинял музыку, не зная нотной грамоты. Ноты его произведений записаны, очевидно, кем-то другим.
Ангелочек (на обложке) указывает перстом на портрет Александра Сергеевича; кажется, это своеобразная аллюзия на потрясающее стихотворение «Пророк». Название пьесы (Скорбная лира) также говорит о великом предначертании поэта-пророка «жечь глаголом сердца людей». Облик Пушкина обрамлён лавровыми и пальмовыми ветвями — символами победы и высших достижений в искусстве. Вверху парит излучающая божественный свет «Золотая лира» Пушкина.
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился;
Перстами лёгкими как сон
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полёт,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассёк мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнём,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
(Пушкин, «Пророк»)
